|
© Г. Альтшуллер, В. Фелицын. – Литературный Азербайджан, 1957. - № 1. - С.68-84.
ЗИНОЧКА
РАССКАЗ
«В тот же миг Шерлок Холмс, как тигр, прыгнул на спину полковника Морана и повалил его лицом вниз. Но Моран тотчас же вскочил на ноги и с неистовой силой вцепился в горло Холмса...»
— Ну, конечно, опять Шерлок Холмс! А ведь я сказал, товарищ лейтенант, чтобы вы подготовили дело номер сто десять... Ну, что мне с вами делать, Зиночка?..
— Сто десятое я уже закончила, товарищ капитан. Пожалуйста, — Зиночка протянула капитану Верейскому пухлую папку. Пока старший следователь придирчиво перелистывал материалы, Зиночка незаметно столкнула в раскрытый ящик стола книгу Конан-Дойля.
— А теперь займитесь справкой адресного стола для дела номер сто одиннадцать. В шестнадцать ноль-ноль доложите мне.
— Слушаюсь, товарищ капитан!
Зиночка проводила взглядом высокую фигуру старшего следователя и вздохнула. Справка адресного стола... Разве об этом она мечтала раньше.
...Это началось давно, еще в школе. До седьмого класса Зиночка Никитина хотела стать балериной. Но однажды ей попался растрепанный томик Конан-Дойля — рассказы о Шерлоке Холмсе. Ум, наблюдательность и энергия прославленного сыщика поразили девочку. Всю неделю она запоем читала рассказы; за это время в ее дневнике появились три двойки. К концу недели все было решено — Зиночка решила стать следователем. В классе к ее сообщению об этом отнеслись насмешливо. Рафик Шафиев, забияка и самый отчаянный мальчишка, уверенно заявил: «Чепуха. Шерлок Холмс был здоровый парень. Он железные палки руками гнул. А ты? Кроме косичек ничего у тебя нет». Староста класса Нина Воронцова, девочка умная и рассудительная, сказала: «И вовсе дело не в косичках. Просто у Зинки это несерьезно. Нам вообще еще учиться надо. А Зинка уже три двойки схватила».
Но Зиночка решила твердо. В тот же вечер, закончив уроки, она взяла новую тетрадь и крупными буквами вывела на первой странице: «Трехлетний план развития знаний и самостоятельной подготовки». В тетрадь было записано многое — литература, история, химия, физика, плавание, стрельба, фехтование, управление автомобилем и... бокс.
В жизни Зиночки начался новый этап. Впрочем, перемена затронула и всех соседей Зиночки. По ночам жильцы просыпались от взрывов в коридоре — в химии Зиночку больше всего интересовали взрывчатые вещества. Управдом Таисия Михайловна долго не могла понять, отчего разбиваются стекла в окнах лестничных клеток. И только случайно она обнаружила, что стекла стали объектом изучения — Зиночка исследовала на них характер повреждений от ударов камнем, палкой, рукой...
Исследование велось вполне научно: в специальной тетради Зиночка отмечала особенности, присущие каждому виду повреждений. К сожалению, Таисия Михайловна не оценила научного значения этих экспериментов, в результате чего Зиночке пришлось иметь серьезный разговор с отцом. Это, однако, не помешало ей на следующий день разлить в коридоре бутылку керосина, чтобы определить как долго держится запах в помещении. Зиночка установила при этом, что запах керосина полностью исчезает на четвертые сутки, а возмущение соседей — только через три месяца.
В «Трехлетнем плане» не был выполнен только один раздел — бокс. Надо полагать, что это избавило Зиночку от многих серьезных неприятностей.
Несколько месяцев Зиночка безуспешно искала портрет Шерлока Холмса. Потом пошла в библиотеку и вырвала рисунок из старой книги Конан-Дойля. Рисунок был установлен в рамку, а на полях его Зиночка аккуратно вывела: «Желаю, Зиночка, успехов. Шерлок Холмс». Скоро на портрете появились и другие надписи. Сперва они были короткими: «Зиночка, не забывай о математике. Шерлок Холмс», «Прочти всего Симонова. Ш. Холмс». Затем надписи стали длиннее: «Из наблюдений над каплей воды логически мыслящий ум может заключить о возможности существования Атлантического океана или Ниагары без предварительного знания о существовании того или другого» и «Главное — три качества: наблюдательность, уменье делать выводы, знания. Шерлок Холмс».
Давно уже прошли милые школьные годы. Зиночка хорошо поняла, что жизнь сложнее и интереснее самых занимательных книг, но ее полудетское увлечение Холмсом не прошло бесследно. В спорах с подругами — студентками юридического факультета, Зина любила повторять: главное—наблюдательность, уменье делать выводы, знания...
Когда Зиночка появилась в кабинете ректора, члены комиссии переглянулись. «Для солидности» Зиночка сделала модную прическу и маникюр, надела туфли на высоких каблуках. Но впечатление получилось совсем обратное: перед комиссией стояла девочка, казавшаяся не старше семнадцати-восемнадцати лет. Комиссия решила направить Зиночку на самое «тихое» место, в юридический отдел Министерства строительства. Зиночка заплакала и выбежала в коридор. Профессор Темирханов, читавший курс криминалистики, сказал:
— Кажется, товарищи, мы поспешили. По-моему, из девочки выйдет толк. Она следователем хочет быть, а мы ее в канцелярию… Нехорошо!
Один из членов комиссии, городской прокурор Курбетов, рассмеялся и ответил профессору Темирханову:
— Хотите, профессор, я вам докажу, что она не годится в следователи? Смотрите, вот ремешок от моих часов. Часы мы попросим у полковника Касимова. А теперь пусть ваша подзащитная расскажет нам что-нибудь о владельце этих предметов. Представляю, какую чепуху мы услышим...
Зиночку вновь попросили в кабинет. Всхлипывая и вытирая слезы, она выслушала Темирханова, взяла часы. В несколько секунд все изменилось: она успокоилась, почувствовала уверенность, даже какую-то озорную радость. К этому моменту Зиночка готовилась восемь лет, и задача показалась ей нетрудной. С минуту она рассматривала часы. Потом решительно сняла ремешок и отдала Курбетову. Тот растерянно посмотрел на улыбнувшегося Темирханова и сказал Зиночке:
— Это не мой ремешок.
— Ваш, товарищ член комиссии. У других комплекция немножко другая...
Тут уже расхохотались и вое остальные — настолько комичным был вид грузного, покрасневшего от смущения Курбетова.
— И часы мои. Отдайте.
— Нет, часы не ваши. А вот кошка у вас хорошая. Я тоже люблю ангорских кошек. Только у меня кот.
— Откуда вы знаете, что у меня ангорская кошка?
— Волосы на замке ремешка.
— А может быть, я ее не люблю.
— Любите, если гладили.
— И потом это кот. Васька.
— Нет, коты ангорские добродушны и не царапаются. А на ремешке — царапины от кошачьих ногтей. Спросите дома — это кошка.
Теперь рассмеялся и Курбетов.
— Сдаюсь, действительно кошка.
Зиночка еще раз осмотрела часы, оглядела Членов комиссии и, секунду поколебавшись, подошла к седому человеку в вышитой украинской сорочке.
— А часы ваши, товарищ военный. Неужели вы всегда так рано встаете? У меня вот не получается...
— А почему вы решили, что я военный и что часы мои?
— Загар от фуражки и от воротника кителя. Часы показывают московское время. У гражданских этого нет.
— Верно. Если не ошибаюсь, у Шерлока Холмса есть что-то насчет загара.
— Да, в рассказе «Багровый след». По загару Шерлок Холмс определяет, что доктор Ватсон служил раньше в армии.
— Ну, а что я рано встаю — тоже Шерлок Холмс?
— Нет. Чтобы завести часы «Победа», нужно 18 раз повернуть головку. Это — завод на 36 часов. У вас было недоведено 5 оборотов. Сейчас 4 часа дня. Значит, заводили вы их в 6 часов утра. Во время сна не заводят часы, — значит вы рано встали.
...Бывают иногда в жизни неожиданные повороты. Пять месяцев Зиночка занималась скучнейшими делами — искала различные справки в архивах, систематизировала материалы, перечитывала давно законченные дела, подшивала акты и протоколы. Но сейчас — едва только она положила перед собой чистый лист бумаги — в комнату вошел, капитан Верейский и сказал:
— Быстро собирайтесь, лейтенант. Поедете со мной в Нефтяной институт.
По голосу капитана Зиночка поняла: это — настоящее дело. Через несколько минут «Победа» мчалась по улицам, обгоняя попутные машины и требовательно сигналя, когда дорогу преграждал красный огонек светофора. Зиночка вела машину и прислушивалась к разговору. Кроме Верейского и эксперта научно-технического отдела Кулиева, в машине был еще один пассажир — инженер Расулов. Рассказывал он так взволнованно и сбивчиво, что Зиночка ничего не могла понять. Видимо и Верейского раздражала нервозность инженера, потому что он довольно резко сказал:
— Успокойтесь, товарищ Расулов. Вы же мужчина, а не кисейная барышня. Объясните толком, по порядку.
— Обидно, товарищ капитан! Год я работал над этим изобретением, полгода по всяким комиссиям ходил. Наконец, постановили: передать материалы в Нефтяной институт, мне совместно с учеными доработать проект. Четыре месяца работали втроем: профессор Агаларов, кандидат наук Бельченко и я. Три дня назад закончили. Шутка сказать — совершенно новый тип турбобура. Скорость бурения скважин можно втрое увеличить. Вчера в шесть часов вечера сложили все материалы в сейф. А сегодня утром — пожалуйста, все исчезло. Хоть снова начинай работу.
— Как хранились материалы?
— В том-то и дело, что хранились надежно. Понимаете, товарищ капитан, там у них специальный сейф стоит. Забетонирован в стене, толщина крышки такая, что из пушки не пробьешь. Замок — электрический, управляется из кабинета директора. Не знаю только — как. Но директор уверял, что открыть сейф абсолютно невозможно. А утром приезжаю — паника: крышка сейфа открыта, материалы — три папки и два рулона чертежей — исчезли.
— Сейф открыт или взломан?
— Открыт, никаких повреждений нет.
В институте действительно была паника. О случившемся знали уже все сотрудники. Собравшись группами, они строили самые невероятные предположения и рассказывали таинственные истории. Директор института профессор Мусаев, разговаривая с Верейским, ежеминутно вытирал лоб платком, разводил руками и машинально приговаривал: «И нужно было случиться, и нужно же было случиться...»
Только у себя в кабинете, выпив полграфина воды, он несколько успокоился и довольно связно изложил обстоятельства дела.
— Группа Расулова обычно заканчивала работу часам к шести вечера. Вот опись их материалов: три папки и чертежи — семь листов. Все материалы складывались в сейф. Расположен он в том же кабинете, вы потом посмотрите. Сделан сейф основательно: забетонирован, толщина стальных стенок около двухсот пятидесяти миллиметров. Замок секретной конструкции, электрический. Вот здесь, — профессор указал на стоящий рядом с телефоном прибор, — кнопочный пульт управления: реле и усилители, передающие сигнал на замок. Как видите, на пульте десять кнопок с цифрами от одного до десяти. Чтобы закрыть сейф, достаточно нажать любые семь кнопок. Это, конечно, легко. Но открыть сейф можно только в том случае, если вы снова нажмете те же самые семь кнопок. Каждую неделю я менял шифр. Кроме меня, его знали только два человека: мой заместитель профессор Загрядский и профессор Агаларов, работавший вместе с изобретателем. Семизначное число запомнить нетрудно, поэтому мы никогда не записывали его.
— Скажите, профессор, а нельзя открыть сейф, наугад нажимай на кнопки? Ведь, в конце концов, нужное число наберется.
— Теоретически — да, а практически — нет. Видите ли, число всевозможных семизначных комбинаций из десяти цифр очень велико. Это — 604 800. Чтобы набрать одну семизначную комбинацию, нужно, пожалуй, не меньше трех-четырех секунд. Если бы даже преступник круглые сутки занимался этим делом, ему потребовалось бы... —Мусаев быстро сделал несколько расчетов, — ему потребовалось бы, примерно, три недели, чтобы перебрать все возможные комбинации. А мы, как я говорил, меняли шифр каждую неделю.
— На каком этаже находится сейф?
—На третьем, этажом выше моего кабинета. Комната 214.
— Скажите, пожалуйста, по вечерам сотрудники бывают в институте?
— Человек семь—восемь, не больше. Занимаются в читальне или работают в лабораториях.
— Где были вчера вечером вы, Загрядский и Агаларов?
— Я и Агаларов были в горисполкоме — наш институт взял шефство над городским хозяйством. А Загрядский, наверное, был в институте. Он в последние месяцы готовит научный труд о режимах бурения и по вечерам обычно работает в своем кабинете.
— Кроме вас утром кто-нибудь заходил в ваш кабинет?
—Нет. Видите ли, я понял, что мы сделали ошибку — с утра в комнате 214 перебывало чуть ли не пол-института. Я только потом сообразил, что это может помешать следствию, и закрыл дверь. А заодно отдал распоряжение секретарю, чтобы и в мой кабинет никто не входил — ведь здесь пульт управления сейфом.
— Ну, что ж, начнем...
Верейский и Кулиев внимательно осмотрели пульт управления. При помощи опылителя эксперт нанес на поверхность пульта тонкий слой окиси меди. Этот порошок «проявляет» даже невидимые глазом следы пальцев. Но как ни вглядывался эксперт — никаких следов не было видно. Верейский продолжал осмотр кабинета. На полу около письменного стола он заметил два чистых листа бумаги — стопка таких же листов лежала на столе. Верейский поднял листы. На них были следы ботинок — очень слабые, еле-еле заметные на глаз.
Верейский показал листы эксперту. Кулиев осмотрел их через лупу и вполголоса сказал капитану: «После обработки будет очень четко. Обратите внимание на носок — косая набойка с квадратной насечкой. Очень характерно».
— А теперь, товарищ Мусаев, нам нужно осмотреть комнату 214.
— Пожалуйста.
— Одну минутку, товарищ профессор. — Зиночка, не глядя на Верейского, подошла к Мусаеву. — У вас на столе свежие пятна стеарина. Разве вечером вы работаете при свече?
— Видите ли, за последнее время по вечерам у нас часто гаснет свет. Я узнавал —оказывается, осветительную сеть нашего района сейчас ремонтируют. Вот и приходится иногда работать при свече.
Пока профессор разговаривал с Зиночкой, Верейский нетерпеливо постукивал карандашом. Взгляд его довольно красноречиво говорил: «Зря взял девчонку. Начала уже разыгрывать Шерлока Холмса. Сегодня же: доложу полковнику». Стараясь сдержаться, Верейский сухо сказал Зиночке:
— Товарищ лейтенант, произведите осмотр территории института.
— Но, товарищ капитан, люди, сумевшие открыть сейф, не настолько глупы, чтобы оставить следы в институтском саду...
— Выполняйте приказание, товарищ лейтенант.
— Слушаюсь
В сопровождении уборщицы тети Даши Зиночка прошла в сад. Осмотр она производила добросовестно, но без особенного энтузиазма. Тетя Даша шла следом за ней и недовольно ворчала: «Ишь ты, следователь!
Вот раньше, бывало, жандармы служили: смотреть на них и то страшно было... А это что? Девчонка, ей бы в куклы играть...»
Зиночка обратила внимание только на одно обстоятельство: в коридоре, выходящем в сад, были свежие следы ремонта электропроводки. Она хотела было спросить тетю Дашу, но вспомнила правило Шерлока Холмса: «О самых важных вещах расспрашивайте незаметно, мельком, невзначай». В теории это было просто и понятно, но практически... Не начинать же разговор с погоды! Впрочем... Зиночка весело прошлепала по луже — ночью был дождь — и взбежала на крыльцо. Это уже было нарушением порядка, и тетя Даша не вытерпела:
— Ты, милая моя, ноги бы вытерла. Наследишь в коридоре, а мне убирать.
— Так ведь у вас все равно грязно.
— Это где же ты грязь заметила?
— А вон даже на стене пятно. И штукатурка осыпалась.
— Так то ремонт делали. Ре-мон-нт, понимаешь?
— Кто ж так небрежно ремонт делает? На пожар спешили, что ли?
— Монтер такой. У соседей работает — в Механическом институте. Лентяй, да держат вот такого... А тебе, собственно что? Ты свое дело делай. И ноги вытирай. Знаешь поговорку: в чужой монастырь со своим уставом не суйся.
— Вы извините, я не хотела вас обидеть.
— Не хотела, не хотела... Замуж тебе нужно — вот что, милая моя. Муж — он научит порядку.
— Да кто ж меня замуж возьмет, тетя Даша? Я же маленькая еще.
— И то правда. Да и замуж с оглядкой надо. Вот, Акопян Анаида Осиповна, на что женщина образованная, красивая, а поди ж ты — как мается... Ну идем, что ли, чаю у меня попьешь, ноги высушишь...
...Верейский и Кулиев внимательно осматривали комнату № 214. Особенно тщательно обследовали они сейф. На стене, в которую вделан сейф, не было никаких следов. Крышка сейфа — толстая стальная плита — тоже была целой. По просьбе Верейского проверили замок — он был в полном порядке и исправно работал. Ни в сейфе, ни на ручке не удалось обнаружить отпечатков пальцев, подозрительных царапин. Бросилось в глаза другое — окно в кабинете было настежь открыто. На вопрос Верейского, Мусаев ответил, что окно по вечерам всегда закрывалось. Вызвали Агаларова и Расулова. Оба подтвердили, что накануне, перед уходом из института, они тщательно закрыли окно.
Сотрудники института, обнаружившие утром пропажу, не подходили к окну. Поэтому можно было рассчитывать, что здесь удастся обнаружить какие-нибудь следы. И действительно, на стекле ясно были видны отпечатки пальцев, а на подоконнике — следы мужских ботинок. Видимо, человек, взобравшийся на подоконник, наступил на кусочек мела. Верейский подозвал Кулиева. Следы были несильные, но в одном месте очень четко выделялась косая набойка на носке.
Пока Кулиев фотографировал следы, Верейский сделал еще одну важную находку. На внешнем краю подоконника лежал смятый окурок папиросы «Фестиваль». Прошлой ночью был дождь, но окурок не был промочен. Это позволяло с уверенностью сказать, что окурок брошен здесь в последнюю ночь. Увидев окурок, который Верейский заворачивал в мягкую бумагу, Мусаев взволнованно вытер лоб и сказал:
— Такие у нас курит только Загрядский, мой заместитель. Это его окурок — он всегда сгибает мундштук. Но невероятно, чтобы...
— Не будем спешить с выводами, товарищ Мусаев. Кстати, где сейчас Загрядский?
— Должен быть здесь, в институте, но с утра не приходил. Я могу позвонить домой, его жене.
— Позвоните и спросите. Только спокойно, обычным голосом. Мусаев снял трубку, набрал номер. Верейский не слышал, что говорила жена Загрядского, но видел, как побледнел Муеаев.
— Загрядский ночью не приходил домой...
— Я хотел бы осмотреть его кабинет. Можно?
— Да, пожалуйста.
В кабинете Загрядского Верейского ожидала крупная удача — в пепельнице была целая груда окурков папирос «Фестиваль». Кулиев, которому Верейский указал на окурки, пожал плечами.
— Дело, кажется, ясное. По внешнему виду можно смело сказать, что курил один и тот же человек. По-видимому, удастся даже доказать, что эти окурки и тот, что был на окне, — из одной пачки.
Мусаев молча слушал разговор и, казалось, был подавлен всем случившимся.
Верейскому пришлось дважды повторить вопрос:
— У вас есть ключи от письменного стола?
Мусаев сосредоточенно посмотрел на капитана, хотел ответить, но с порога кто-то сказал:
— Ключи у меня. Однако я хотел бы знать, что вам угодно...
У двери стоял высокий мужчина с черной вьющейся бородкой. Почти одновременно Верейский и Кулиев посмотрели на его ботинки. На правом ботинке хорошо была видна черная резиновая набойка. Капитан и эксперт переглянулись.
— Это Загрядский, мой заместитель...
— Здравствуйте, товарищ Загрядский, и простите нас за вторжение. Вам известно, что похищены материалы по изобретению Расулова?
— Нет, я ничего не знаю.
— Вы были вчера вечером в институте?
— Да, был.
— Заходили в комнату номер 214?
— Нет, не заходил.
— Где вы были ночью?
— Это что — допрос?
— Нет, просто вопрос. Вы можете не отвечать.
— Я и не буду отвечать.
— Вы поможете нам, если скажете.
— Хорошо. Скажу. Был дома.
— Вы говорите неправду, Загрядский.
— А какое вам дело? Я не хочу говорить.
Загрядский шагнул к двери. Капитан преградил ему дорогу.
— Вы задержаны, Загрядский. Выньте руку из кармана. Так. Теперь идите вперед.
Верейский провел задержанного в кабинет Мусаева, позвонил полковнику. Потом вывел Загрядского в коридор. Только здесь он увидел Зиночку. Та стояла, окруженная группой молодых сотрудников института, которые наперебой рассказывали ей о достижениях механики, новых машинах...
Вечером Зиночка присутствовала на первом допросе профессора Загрядского. Допрос вел Верейский. Загрядский отрицал все — и то, что он заходил в комнату номер 214, и то, что он открыл сейф. В течение четырех часов Верейский методично задавал вопросы профессору. С каждым часом становилось яснее: Загрядский говорит неправду. В комнате номер 214 он был — об этом свидетельствовал окурок, об этом свидетельствовали отпечатки пальцев на стекле и следы на подоконнике.
Верейский работал с большим внутренним подъемом — так бывает у следователей, когда дело «идет». Зиночка, напротив, была очень рассеяна, слушала допрос невнимательно. Закончив составление протокола, Верейский сказал Загрядскому:
— Напрасно отказываетесь говорить. Против вас серьезные улики. И тут Зиночка совершила поступок, ошеломивший капитана. Она неожиданно подошла к Загрядскому, протянула руку и сказала:
— Правильно делаете, профессор, что молчите. Очень благородно.
Этого Верейский не мог вынести. Когда Загрядского вывели, он обрушился на Зиночку с таким нагоняем, какого ей за всю жизнь не приходилось выслушивать. Досталось не только Зиночке, но и Шерлоку Холмсу и — особенно — всем авторам детективных романов. В заключение капитан сказал, что утром он доложит обо всем полковнику Касимову.
Домой Зиночка вернулась в первом часу ночи. Отец был в ночной смене на заводе. Мать спала. На столе, прикрытый газетой, стоял ужин. Зиночка взяла вазу с печеньем и яблоко, тихонько прошла в свою комнату, забралась с ногами в мягкое кресло у стола и... задумалась. Если бы то, о чем думала Зиночка передать в виде разговора с ее старым знакомым — Шерлоком Холмсом, ой звучал бы приблизительно так:
— Ну, что вы скажете, сэр?
— Сейф имеет электрический замок. Поэтому обратите особое внимание на все детали, связанные с электричеством.
— Я так и сделала. За последнее время в институте часто гаснет электрический свет. Монтер — лентяй.
— Профессор Загрядский, конечно, не открывал сейф.
— Знаю. Тетя Даша рассказала мне...
— Так вот. Загрядский не открывал сейф. Открыл кто-то другой. Но увидев сейф открытым, он мог взять бумаги.
— Зачем?
— Например, чтобы продать. Даже я иногда... Когда в интернате Макльтон произошло преступление, я согласился за деньги промолчать об этом.
— Сразу видно, что вы жили при капитализме, уважаемый сэр. Вы плохо знаете наших людей. Загрядский — советский ученый. В отличие от вас, он никогда не будет за деньги...
— Ведите себя вежливо, мисс. Вы, кажется, хотите сказать, что я... гм, не совсем джентльмен?
— Вы буржуй, уважаемый сэр.
— Не вижу в этом ничего плохого, сударыня.
— В таком случае — спокойной ночи!..
...Утром полковник Касимов вызвал Зиночку к себе в кабинет. Зиночка ожидала серьезного разговора, взыскания и была удивлена, что полковник разговаривает добродушно, почти весело.
— Ну, рассказывайте, лейтенант, что вы вчера натворили на допросе.
— Товарищ полковник, профессор Загрядский не виноват.
— Это почему же? Вы знаете — он упорно не дает показаний.
— Загрядский любит свою сотрудницу Анаиду Осиповну Акопян. У Акопян муж, двое детей. У Загрядского — жена, сын. В тот вечер они о чем-то долго говорили в институте: Акопян ушла расстроенная, с заплаканными глазами. Загрядский, волнуясь, мог машинально зайти в комнату номер 214.
— Залез на подоконник он тоже от любви?
— Нет. От жары. Открывал окно.
— Правдоподобно, но пока бездоказательно.
— Подтвердят Акопян и уборщица Глазкова. Кроме того, есть одно важное обстоятельство.
— Какое, лейтенант?
— Сейф открыт, но вновь не закрыт. А ведь преступнику очень выгодно было снова закрыть сейф каким-нибудь новым шифром. Если бы он не разбрасывал бумаг, а похитив главное, запер остальное в сейфе, пропажу обнаружили бы только через несколько суток. Закрыть сейф может и ребенок, а открыть его, не зная шифра, исключительно трудно. Спрашивается — почему же преступник не закрыл сейф?
— Что же вы думаете?
— Мне кажется, что преступнику помешал Загрядский. Профессор зашел в комнату, и преступник из-за этого не смог снова закрыть сейф.
— Что ж, лейтенант, кое в чем вы, пожалуй, правы. Сегодня же проверим это и, если так, освободим Загрядского. Наблюдательность у вас есть, анализируете обстоятельство хорошо, Шерлок Холмс помогает, а?
— Немножко, товарищ полковник, — Зиночка улыбнулась.
— Наблюдательность, логический анализ, энергия—этому у Шерлока Холмса поучиться невредно. Но помните, Зиночка, у Шерлока Холмса свое мировоззрение, чуждое, неприемлемое для нас. Вот смотрите, что он говорит, — полковник достал из ящика стола аккуратно обернутую книгу, перелистал, нашел нужное место. — «Багровый след убийства проходит через паутину жизни». Для него убийства, преступления — праздник среди «бесцветной паутины, жизни». А разве наша жизнь — «бесцветная паутина»? Нет, Зиночка, с такой философией в наши дни не много сделаешь. Шерлок Холмс — это только техника расследования, правда, во многом высокая техника. Но главное — люди. Умение разбираться в наших советских людях, завоевать их доверие, пользоваться их поддержкой, — вот что решает в конечном счете. Этому Шерлок Холмс вас не научит. А вот у Феликса Эдмундовича поучиться можно.
Когда полковник говорил о Дзержинском, в его голосе сквозило такое откровенное и чистосердечное восхищение, что оно невольно передавалось и собеседнику. Зиночка слушала полковника, забыв обо всем.
— Я тогда еще только начинал работать следователем. Приводят как-то ко мне арестованного. Старичок, одет чисто, держится спокойно. Нашли у него при обыске золото и бриллианты. Ну, допрашиваю. Дело, кажется, ясное — спекулянт, буржуй. Молчит старик. Я и так, и эдак — молчит. Где взял драгоценности? — Молчит. Разозлился я тогда чертовски. Кричу на него: «Ах, ты такой-сякой, будешь говорить?!» Вдруг слышу сзади спокойный голос: «А ведь он вас не боится, товарищ Касимов. Вы кричите, а ему не страшно». Повернулся я, вижу — Дзержинский. Хоть сквозь землю провались от стыда! А Феликс Эдмундович садится на мое место и начинает рассказывать, как на него жандармы кричали. Смеется: «Ничего, как видите, цел остался. А они — страшнее вас, товарищ Касимов»... Да... Долго он говорил со старичком. О революции, о трудностях. Не слушал сперва старичок — смотрел в сторону. Потом спорить стал. У меня бы десять раз терпение лопнуло. А Феликс Эдмундович хоть бы голос повысил. Спокойно объяснял старичку, отвечал на вопросы, рассказывал о революции. И знаете, Зиночка, постепенно понял старичок. Я по глазам вижу — соглашается, хотя еще спорит для вида. Ну, в заключение Феликс Эдмундович ему говорит: «Вы, отец, рабочий. По рукам вижу. А против своей же власти пошли. Когда-нибудь поймете. Идите сейчас домой. Вот только ценности конфискуем. Детям на хлеб». Тут старик заговорил. Какая там спекуляция! Ценности принадлежали подпольной эсеровской организации. Впутали они старика, обманули его — он им и верил... Организацию мы обезвредили — помог старичок. А я на всю жизнь этот случай запомнил... Главное в каждом деле — люди. Капитан Верейский, конечно, поспешил. Нужно учитывать не только внешние факторы, но, прежде всего, внутренние мотивы действий человека. Это — основное... Да, кстати, лейтенант, вы знакомились с личными делами сотрудников института?
— Только начала, товарищ полковник. Но, кажется, кое-что есть. В том же здании расположен и другой институт — Механический. Оба института обслуживает электромонтер — Фомин Александр Владимирович. Работает он там всего два месяца. Раньше был осужден за хулиганство. Освобожден досрочно, по амнистии.
— Само по себе это еще ничего не значит.
— Так точно, товарищ полковник. Но при разговоре с уборщицей я установила, что в этот вечер Фомин был в институте, что-то делал с проводкой. Примерно в девять часов он исчез, а спустя пятнадцать — двадцать минут в институте погас свет. Уборщица искала монтера, но не нашла.
— Что ж, разберемся с Загрядским, потом проверим Фомина.
...Когда Загрядского ввели в кабинет полковника, Зиночка заметила, что профессор — впервые за все время — взволнован и заметно нервничает. Касимов придвинул профессору кресло.
— Ну, что ж, товарищ Загрядский. Давайте вместе исправлять ошибки. Кажется, напутали и мы, и вы.
— Знаете, я только сейчас сообразил, что вел себя чертовски глупо... Но мне очень трудно объяснять все это...
— А вы не объясняйте. Я сам скажу. После разговора с Акопян вы шли по коридору. Увидели открытую дверь, зашли в комнату, открыли окно, закурили. Так?
— Почти. Дверь была заперта. Я открыл ее сам. Мой кабинет через одну комнату, дверь почти такая же. Я заметил, что попал в другой кабинет, только когда вошел. Было, собственно, все равно, я и остался.
— Ваш ключ подходит к замку комнаты 214?
— Да, мне несколько раз приходилось открывать этот замок. Профессор Агаларов иногда забывал ключ дома — тогда открывали моим.
— Когда вы вошли в комнату, сейф был открыт?
— Не помню точно, но, кажется, сейф был закрыт. Я открыл окно, закурил. Потом погас свет. Не могу сказать, сколько времени было темно. Может быть час, может быть два. Когда свет зажегся, я сел за стол, написал письмо и вышел из кабинета.
— А в кабинете Мусаева вы в тот вечер были?
— Нет, не был.
— Подумайте, пожалуйста, и попытайтесь точно вспомнить. Это очень важно.
— Я хорошо помню, что не был у Мусаева. Даже днем не был. Заходил я туда только накануне.
...Вечером Загрядского освободили. Но по просьбе полковника он поехал не домой, а на загородную дачу. Преступник должен был думать, что следствие по-прежнему идет по ложным следам...
Нелегко было разобраться в разрозненных наблюдениях, фактах и сведениях, собранных за два дня. Одно только Зиночка знала твердо: в похищении участвовал кто-то из сотрудников института. Похититель знал в лицо Загрядского, знал, где находится его кабинет, сумел быстро открыть дверь кабинетов Мусаева, Загрядского и дверь комнаты номер 214. Почти уверена была Зиночка и в другом: похищенные материалы до сих пор спрятаны где-то в институте. Вынести три папки и два рулона чертежей не так-то просто. Но как удалось открыть сейф? На этот вопрос Зиночка не могла ответить. Неясным оставалось и другое: если Загрядский не заходил в кабинет Мусаева, то каким образом там оказались его следы?
Спать Зиночка легла поздно, утром ее не разбудили, и она встала, когда на часах уже было девять. Собираться пришлось, по зиночкиной терминологии, «в порядке легкой паники». На ходу, дожевывая пирог, Зиночка выбежала на улицу и застучала каблучками по тротуару. У перекрестка ее догнал «Москвич» Сеида Алиева, соседа Никитиных.
— А, товарищ маршал! Вы что — участвуете в марафонском беге? Если нет — могу подвезти. Пожалуйста.
Зиночка быстро села в машину и захлопнула дверцу. «Москвич» был гордостью Сеида — он купил его только месяц назад.
— Как машинка, а, товарищ генерал? Слышишь, как мотор работает? Красота! А ты — пешком. Пешком раньше ханы ходили. Им, паразитам, спешить было некуда. А мы народ трудовой — нам время дорого. Вот ты в день два часа на ходьбу тратишь, а я за пятнадцать минут все концы делаю. Машина сжимает время… Что с тобой, Зинка?! Что ты на меня так смотришь?
— Сеид, милый...
— Стой, сумасшедшая! У меня жена. Я с посторонними гражданками не целуюсь. Перестань, ну!..
— Сеид, дорогой, поверни на Коммунистическую, к библиотеке. Ну, пожалуйста...
— Девчонка ты, а не лейтенант. Ветер в голове.
— Ты ничего не понимаешь, Сеид, ничегошеньки...
В библиотеке Зиночка пробыла полчаса и, остановив на улице такси, поехала в институт, где ее ждал капитан Верейский. Было уже половина одиннадцатого, когда Зиночка добралась до института. Осторожно, чтобы не попасться на глаза Верейскому, Зиночка разыскала профессора Агаларова. Минут десять они о чем-то разговаривали, потом вместе пошли в Механический институт. Через полчаса Зиночка бегала по коридорам и искала капитана Верейского. Нашла она его на втором этаже. Капитан сидел на подоконнике, курил и думал об обстоятельствах дела. После освобождения Загрядского нужно было искать новую версию. Дело явно не клеилось. Настроение у капитана было неважное, но с Зиночкой он говорил теперь иначе — после истории с Загрядским капитан относился к ней более серьезно.
— Где вы были, товарищ лейтенант?
— Ой, товарищ капитан, я знаю кто... Сейчас я вам покажу.
Прежде чем Верейский успел расспросить ее, Зиночка побежала в конец коридора. Капитан видел, как она вывинтила предохранитель на распределительном щите.
— Что вы делаете? Зачем? — спросил Верейский.
Зиночка молча схватила его за руку и втащила в пустой кабинет.
— Сейчас вы увидите, товарищ капитан!
В голосе Зиночки было что-то, заставившее Верейского подчиниться. Несколько минут они прислушивались. В коридоре было тихо. Потом послышались шаги. Мимо них к распределительному щиту шел электромонтер Фомин. Пропустив его вперед, Зиночка вынула пистолет и выбежала в коридор. Через открытую дверь кабинета Верейский видел, как она догнала монтера.
— Руки вверх!
Фомин круто повернулся.
— Ну, руки, быстро!..
Монтер побледнел, деланно усмехнулся и поднял руки.
— А пистолетик-то, барышня, вовсе ни к чему. Я, как говорится, безоговорочно капитулирую и сопротивления не оказываю. Уберите пистолик... Не таюсь: виноват.
Еще не разобравшись во всем происшедшем, капитан Верейский почти машинально снял телефонную трубку и вызвал оперативных работников, чтобы отправить Фомина. Когда это было сделано, Верейский и Зиночка тщательно осмотрели мастерскую Фомина, но ничего не обнаружили. Капитан сказал Зиночке:
— А полковник вам устроит основательный нагоняй. Нельзя было задерживать монтера. Наблюдение за ним могло дать ценные сведения-
— Ничего, товарищ капитан, Фомин признался — значит будет говорить. Сам все расскажет.
Осмотр мастерской заканчивался, когда в институт приехал полковник Касимов. Верейский доложил полковнику, что монтер задержан и признался. Капитан оказался прав — Касимов сделал строгий выговор Зиночке за необдуманный арест.
— У него должны быть сообщники. Их можно было обнаружить. Понимаете, какую ошибку вы сделали?
— Так точно, товарищ полковник, понимаю. Сообщники у него действительно есть. Тот, кто открыл сейф. И он здесь; в институте. Точнее, в Механическом институте.
— Где он? Кто?
— Работник Механического института. Сейчас он в комнате 117, на третьем этаже.
— Вы можете показать его так, чтобы он нас не заметил?
— Так точно.
— Тогда идемте.
Комната номер 117 оказалась закрытой, полковник вопросительно посмотрел на Зиночку, но та достала из кармана кителя ключ и открыла дверь.
Больше половины комнаты занимала установка, на лакированной панели которой поблескивали четыре буквы: Б.Э.С.М.
— Вот сообщник Фомина, товарищ полковник!
— Что за шутки, лейтенант?
— Никак нет, товарищ полковник. Это не шутка. Сейф открыт при помощи этой быстродействующей электрической счетной машины.
Верейский пожал плечами и рассмеялся:
— И чего только не придумаешь, если начитаешься Шерлока Холмса.
— Подождите, капитан, Никитина, кажется, права. Ну-ка, объясните толком.
— Я консультировалась с профессором Агаларовым. Он согласен с моим мнением — сейф был открыт при помощи быстродействующей электронной счетной машины. В секунду эта машина делает восемь тысяч вычислений. Чтобы перебрать все семизначные комбинации из десяти цифр, такой машине нужно всего восемьдесят секунд. Профессор Агаларов говорит, что преступник мог присоединить машину к пульту управления электрического замка сейфа. На пульт при этом поступают слабые сигналы от машины. Здесь они усиливаются и идут к сейфу. Неправильные комбинации цифр не производят никакого действия, но среди них всегда есть одна правильная комбинация, открывающая замок. На все это нужно немногим больше минуты. Произвести подключение мог только электромонтер. Если бы это сделал кто-нибудь другой, монтер наверняка бы заметил. Поэтому я и задержала Фомина.
...Вечером Фомина ввели в кабинет Касимова. Верейский и Зиночка сидели на диване. За маленьким столиком у окна расположилась стенографистка.
— Будете давать показания, Фомин?
— Буду, гражданин полковник. Чего уж скрывать! Хуже будет.
— Правильно, но предупреждаю: за ложные показания будете отвечать...
— ...По статье сто тридцатой. Потому первый допрос завсегда как свидетеля. А потом, когда обвиняемым станешь, ври сколько угодной. Не наказуемо.
— Вы, кажется, все тонкости знаете...
— А как же. Не новичок...
— Что ж, рассказывайте.
Фомин закурил папироску, несколько минут молчал, потом начал:
— Грех, в общем, получился, гражданин полковник. Я уж тогда, после отсидки, зарок дал: такие дела ни-ни. А тут опять история вышла… Значит, если по науке рассказывать, было это три дня назад. Выдали нам получку. Ну, вечером я жене сказал, что в институт пойду, работать, дескать, надо. Да и на самом деле работа была. Часов до девяти возился, потом решил кружку-другую пива выпить. Через дорогу — буфет. Соблазнительно. Да и по причине жары не грех выпить пивца. Словом, зашел я в буфет. Сперва все чинно и благородно было. Пью пиво, про разные умные вещи думаю. Свет электрический погас, ну, думаю, теперь мне спешить некуда. И тут подсаживается ко мне Сенька-«Рябой». Я его по старым временам помню. Что ж, говорит, дружков забываешь, нам твоя помощь нужна. Я ему объясняю, — заметьте, гражданин полковник, чинно-благородно объясняю, — что я «завязал» — бросил старые дела. Вот тут-то он разные неосторожные слова мне говорить начал. Я, конечно, виноват: по старой привычке двинул его в морду вместо культурно-воспитательной работы. И так, знаете, неаккуратно двинул, что Сенька отлетел и прямо на зеркало... Темно было, убежал я — никто и не заметил. Думал — концы в воду. Да вот барышня задержала сегодня. Здорово вы все-таки работаете. Не скроешься... Вот и все, гражданин полковник. Виноват, конечно...
Зиночка старалась не смотреть на Верейского. Капитан явно торжествовал и. когда Фомина увезли, громко рассмеялся. Касимов молча ходил из угла в угол. Прошло минут пятнадцать. Зиночка напряженно думала, но мысли сбивались, путались.
— Ну, что ж, товарищи,— полковник сел в кресло и раскрыл портсигар, — две версии оказались ошибочными. Впрочем, капитан, вы проверьте завтра показания Фомина.
— Слушаюсь, товарищ полковник.
— И все-таки каждая из этих версий нам много дала. В первом случае есть важное обстоятельство — следы Загрядского в кабинете Мусаева. А во втором — электронная счетная машина. Сегодня ночью...
Ночью Касимов, Верейский и Зиночка были в институте. В присутствии директоров обоих институтов и руководителя вычислительной лаборатории эксперты производили осмотр электропроводки сейфа и Б.Э.С.М. Место соединения проводов удалось обнаружить сравнительно легко. Счетная машина стояла у стены, по другую сторону которой находился кабинет инженера Атарова, одного из сотрудников Нефтяного института. Здесь, в стене, проводка от сейфа и была подсоединена к Б.Э.С.М.
— Скажите, товарищ Сулейманов, — обратился полковник к руководителю вычислительной лаборатории, — можно установить, какие именно вычисления производились на счетной машине в тот вечер?
— Конечно. Я весь вечер был в лаборатории. До девяти часов я сам работал на машине. С девяти до девяти двадцать работал сотрудник Нефтяного института Саврасов.
— Вы точно помните время?
— Да. Я болен и строго выдерживаю режим. В девять вечера — обязательно ужин. Поэтому и я договорился с Саврасовым, что он начнет с девяти. Правда, ему не повезло — через полчаса погас свет.
— Какие вычисления делал Саврасов?
— Он определял возможные варианты нагрузки на одну из деталей нового станка, — ответил полковнику Мусаев. — Собственно говоря, Саврасов только вычислитель. Работой руководит Атаров, и расчеты производились по его заданию.
— Атаров был в тот вечер в институте?
— Да, он уходит в отпуск и спешит закончить работу.
— Определение семизначных комбинаций из десяти цифр входило в расчеты?
— Можно проверить.
Мусаев вышел и через несколько минут вернулся с пухлой папкой. На одном из листов было написано: «Произвести вычисления». Третьим пунктом стояло: «Определить возможные размещения из десяти по семь...»
— Вот. Это Атаров оставил поручение Саврасову.
...Во втором часу ночи «Победа» Касимова возвращалась из института. Полковник сам вел машину — он любил отдыхать за рулем. Верейский и Зиночка молчали. Город спал. Машина шла по Нагорному кольцу. Зиночка опустила стекло и смотрела на огни. Вся жизнь ее прошла в этом городе, и она издалека угадывала улицы, скверы, здания. Вот огонек — там школа, где Зиночка училась. А выше — корпус университета. Вот стройные башни филармонии. А на горизонте, сколько хватает глаз — огни заводов, промыслов... Но самое красивое — море, отражающее тысячи и тысячи огоньков. Тихо на море, тихо в городе... Но кто-то хочет нарушить эту тишину. В такую же тихую ночь кто-то открыл сейф, похитил ценное изобретение. И впервые Зиночку охватило новое чувство. Она всегда любила свою профессию и свою работу, всегда увлекалась ее романтикой, понимала ее необходимость, но только сейчас она по-настоящему поняла, что самое главное — это, пожалуй, ответственность. Ответственность за то, чтобы вот так же спокойно спал город, чтобы по-прежнему мирно сверкали бесчисленные огни...
Светящиеся стрелки часов сошлись на цифре «3», когда «Победа» остановилась перед Управлением. Касимов пригласил Верейского и Никитину к себе в кабинет, открыл тумбочку и поставил на стол вазу с виноградом.
— Прошу, товарищи. Врачи говорят, виноград укрепляет мыслительные способности. А думать нам придется основательно. — Но ведь теперь все ясно?
— Не спешите, лейтенант. В общем, дело, конечно, становится ясным. Надо полагать, что Атаров — если это он — специально хотел навести нас на ложный след. Он хорошо знал, что Загрядский по вечерам бывает в институте — и решил использовать это. Я полагаю, что следы на бумаге — имитация. То обстоятельство, что Загрядский случайно зашел в комнату 214, помешало преступнику закрыть сейф, но помогло бросить тень на Загрядского. Кстати, Никитина, ну-ка, скажите, почему преступник не закрыл сейф: ведь крышка была прикрыта, а замок управляется из кабинета Мусаева? Учтите — преступник был в этом кабинете.
Зиночка несколько минут думала, вдруг вскочила.
— Знаю, товарищ полковник! Он боялся шума. Замок закрывается с шумом — Атаров боялся, что Загрядский услышит.
— Правильно... Однако пока есть лишь убеждение, что Атаров — преступник, но нет веских доказательств. А чтобы арестовать и судить его, одного убеждения недостаточно. Нужны доказательства. С утра мы принимаемся за поиски документов. Вы, Верейский, соберите все сведения об Атарове. Особое внимание обратите на тот вечер — до которого часа Атаров был в институте, что делал. И помните — у самого Атарова не должно возникнуть никаких подозрений. Задавайте вопросы о Загрядском, делайте вид, что по-прежнему интересуетесь только профессором. Понятно?
— Так точно.
— Хорошо. А вы, Зиночка, займитесь ботинками Загрядского. Поедете завтра к нему, возьмете ботинок, узнаете, где он его чинил, а потом обойдите все — подчеркиваю — все остальные мастерские и найдите ту, в которой была сделана вторая пара ботинок с такой же набойкой. Я думаю, что преступник имитировал следы Загрядского. Завтра мы получим решение экспертизы, а вы начинайте с утра.
— Слушаюсь, товарищ полковник.
— А сейчас заканчивайте виноград — и по домам!
...Зиночка никогда не думала, что в городе так много обувных мастерских. К полудню она обошла только пятнадцать, а в списке стояло восемьдесят четыре. В каждой мастерской она показывала свои старые туфли и спрашивала, нельзя ли сделать набойки из резины с квадратной насечкой. Мастера осматривали кусочек резины (Зиночка сняла его с ботинка Загрядского) и смущенно разводили руками: такой нет и не было, но если гражданка желает, можно положить настоящую кожу... Зиночка забирала туфли и шла в следующую мастерскую.
В тридцать седьмой по счету мастерской один из сапожников сказал ей, что, кажется, видел кусок такой резины у мастера Долидзе, который сейчас в отпуске. Зиночка позвонила в правление артели, узнала адрес Долидзе и через полчаса стучала в дверь на четвертом этаже большого коммунального дома.
— Кто?
— Простите, я хотела бы поговорить насчет заказа.
Дверь открылась. Перед Зиночкой стоял старичок лет шестидесяти, внимательно поглядывавший на нее через очки из-под седых бровей.
— Проходите, пожалуйста, барышня. Только заказов я не принимаю. Я в артели работаю, не частник. Так, что...
У Зиночки был такой огорченный вид, что Долидзе сжалился и проворчал:
— Ладно, показывайте, что у вас. Зиночка развернула газету и выложила старые туфли.
— И за этим вы пришли? Да в любой мастерской вам за три минуты набойки сделают.
— Но мне нужно обязательно такие набойки, — Зиночка показала Долидзе кусочек резины.
— А откуда вы знаете, что у меня дома есть такая резина? Может быть, вы из финотдела? Так напрасно — я дома не занимаюсь. До свидания, гражданка.
Несколько секунд Зиночка колебалась: сказать или не сказать? Ведь сейчас перед ней стоял советский человек, он должен помочь. Зиночка вынула удостоверение и показала Долидзе. Мастер удивленно посмотрел на девушку.
— Но в чем же дело?
— Товарищ Долидзе, вы можете помочь нам. Посмотрите на эту набойку. В ботинках с такой набойкой действовал опасный преступник. Может быть, он чинил ботинки у вас, и вы помните его в лицо? Это очень важно для нас.
— Помню, барышня, помню. Это с неделю назад было, накануне отпуска. Зашел в мастерскую клиент, показывает туфлю и просит — сделай, пожалуйста, косячок из этой резины. Я ему предлагал кожу - отказывается. Ну, сделал резиновую набойку, у меня еще остался кусочек резины в мастерской. Когда уходил клиент, смотрю — прихрамывает он, туфли-то номера на два меньше, чем ему нужно.
— И вы могли бы узнать его в лицо?
— Памятью бог не обидел. Может, и узнал бы...
Зиночка выложила на стол пачку фотографий сотрудников Нефтяного института. Долидзе надел очки и начал рассматривать карточки. В одну из них он долго вглядывался и отложил в сторону — это была карточка Атарова.
— Вот этот гражданин и приходил.
— Спасибо, товарищ Долидзе. До свидания. Вы нам еще понадобитесь.
— Пожалуйста, всегда готов. Я-то думал — вы из финотдела. Обидно даже стало — уже двадцать лет дома не работаю.
Верейского Зиночка нашла в спецотделе института. Капитан ходил из угла в угол и курил. Выслушав доклад, он позвонил в Управление. Полковника не было, Верейский с досадой бросил трубку и чертыхнулся.
— Полковника нет. А решение надо принимать немедленно. Атаров с сегодняшнего дня в отпуске. Сейчас он в институте, пришел попрощаться. И заметьте, лейтенант, с чемоданом! Отсюда, дескать, прямо на поезд — в Батуми. У него билет на теплоход «Победа» — в туристский рейс вокруг Европы.
— Ловко придумано. При таких обстоятельствах никому не покажется подозрительным, что он пришел с чемоданом. И на глазах у всех он спокойно вынесет из института украденные материалы.
— У Атарова в этих делах солидный опыт. Вот полюбуйтесь на его личное дело. Четыре года назад он пытался присвоить чужое изобретение, был разоблачен, раскаялся... А сейчас то же самое, но с поправками и дополнениями: надеется сбыть изобретение на Западе.
— Но ведь его можно поймать сейчас с поличным!
— А если еще рано задерживать? Ведь полковник не давал нам распоряжения.
— Но Атаров увезет чертежи и описание изобретения!
— Его можно задержать и на борту «Победы».
— Вряд ли он возьмет материалы с собой. Проще переснять их. А если он уничтожит подлинники, это задержит работу института, придется все восстанавливать.
— Я не могу решать без полковника.
— Товарищ капитан, решайте!
— Нет, не могу.
— Александр Петрович, ну, подумайте, сейчас он уедет, и, может быть, в неизвестном направлении.
Несколько минут Верейский молча смотрел в окно. Зиночка тихо шептала: «Ну, решайся же, решайся...»
— Ладно, лейтенант, идите в коридор первого этажа и ждите. Я все-таки попробую дозвониться полковнику. А если нет, будем действовать самостоятельно.
Зиночка стояла в полутемном коридоре. Здесь размещались мастерские, сейчас в них никто не работал и коридор был пуст. Прошло десять томительных минут. Стараясь сохранить спокойствие, Зиночка терпеливо отсчитывала секунды. Наконец, послышались торопливые шаги. Зиночка пошла навстречу, но вместо Верейского из-за поворота вышел Атаров. Высокая фигура с чемоданом в руках загородила узкий проход. Зиночка и Атаров остановились. Их взгляды встретились, и столько ненависти и презрения было во взгляде девушки, что Атаров понял все. Он сделал шаг вперед, Зиночка взялась за кобуру, но резкий удар в лицо опрокинул ее на пол.
Когда Зиночка открыла глаза, Атаров был уже шагах в тридцати от нее. Вскрикнув от боли в ушибленной руке, Зиночка вытащила пистолет. Мгновение она колебалась, потом отвела пистолет от удаляющейся фигуры Атарова и выстрелила в воздух...
Атаров бежал к вестибюлю. Оставались метры. Поворот, еще поворот. Вестибюль. У двери стояла уборщица. Не задерживаясь, Атаров перепрыгнул через ступеньки и рванул ручку двери. Закрыто!
— Ключ, скорее ключ...
— Нет ключа.
Атаров рванулся к уборщице, но сзади чей-то голос сказал:
— Стой!
По лестнице быстро спускался капитан Верейский. Черное дуло пистолета в упор смотрело на Атарова.
Он поднял руки.
|
